Подъем ранним утром, запах сапог, из теплой казармы на снег, холодные звезды и свет фонарей.
Вот-вот рассветет, уже рассвело.
Страницы
Рубрики
Архивы
Подъем ранним утром, запах сапог, из теплой казармы на снег, холодные звезды и свет фонарей.
Вот-вот рассветет, уже рассвело.
***
Цветы осенние, когда и так цветно
повсюду в кронах, сердцем обнимаю.
Так отнимающим тепло веретеном
земля уколота над безвозвратным краем.
Над краем холода, где только снег и тьма.
Нет воскресения! Как нет у тьмы той края!
Что может воскресить смертельный холод лба,
когда остынет он вне стен бесценных Рая?
У моей близкой подруги обгорел сын на Украине, она была далеко, а я как раз рядом, она попросила зайти к нему. Приехала, поднимаюсь на этаж, в саму реанимацию не пускают, там только окошко и две медсестры. Впереди очередь — две женщины, первой выносят какие-то вещи, посуду.
Она спрашивает: «Как же так!?»
Медсестра убегает, возвращается со стаканом воды.
Она пьет воду, как бы успокаивается. «Но ведь мы же вчера звонили! Как же так!?»
Медсестра берет стакан, убегает и снова возвращается. Эти стаканы какие-то ритуальные.
«Как же так?!» Read More
А под утро ветер, разыгравшись,
бьет наотмашь кроны.
О России, что ты знаешь? Что ты скажешь?
Седину небес ее напоишь теплой кровью?
У дороги под крестом поклонным в землю ляжешь?
Кланяются вербы, ветер ставит
их на бесконечные поклоны.
Взгляд сырой и серой далью манит,
слух пугает звоном похоронным.
Он мольбы их резко обрывает
нерушимой тишиной осенней.
Ничего не скажет он, все зная,
в день суда их Вербным воскресением.
Светло и тихо на пустой платформе,
электропоезд только что ушел.
И быстрая река, и лес, и поле
видны отсюда очень хорошо.
Людей здесь нет — уехали на запад,
творить свои всегдашние дела.
Так музыка рождается внезапно
из воздуха прозрачного стекла.
Кобан-река свое сменила русло,
однажды неожиданно, и воды
лимана замерли.
Степь умерла
и утром стало в ней
светло и пусто.
Когда Одиссей натянул тетиву своего лука, она взвизгнула как ласточка. Вскоре вслед за этим стрелы запели совсем другую песню. И все же, родство и общность этих звуков очевидны. Песня стрел несется вместе со смертью, песня тетивы несется еще быстрее. Так грозная слава опережает воинские подвиги и продолжает звучать после того как стихли бои.
Здесь пахнет коксом, свиньи по дворам,
зарезанные, в небо смотрят косо.
И терриконов вороная осыпь
видна над горизонтом тут и там.
В Донбассе осень.
В пивной аншлаг, наверх поднялась смена,
у всех в ресницах угольная пыль.
Такая небыль в жизни постепенной.
Такая быль.
До сих пор помню то огромное, не лишенное страха, чувство изумления, какое испытал я при моем странном и неожиданном открытии: говоря правду, я привожу людей к ошибке и тем обманываю их; утверждая ложь, привожу их, наоборот, к истине и познанию. Тогда я еще не понимал, что неожиданно, подобно Ньютону с его знаменитым яблоком, я открыл великий закон, на котором зиждется вся история человеческой мысли, ищущей не правды, которой ей не дано знать, а правдоподобности, т. е. гармонии между видимым и мыслимым, на основании строгих законов логического мышления.